Козлов руководит “Клубом практической психологии “Синтон”, в котором состоит несколько сотен человек в возрасте от 18 до 35 лет. Данное обстоятельство важно само по себе. Во-первых, игры такого типа проводятся с членами клуба, которые в некотором роде знают, на что идут, ибо прежде им долго втолковывается довольно своеобразное учение о смысле жизни. Во-вторых, участвуют в этих играх не дети школьного возраста. Только этого достаточно, чтобы увидеть, насколько безответственно поступила школьная учительница. Однако существо дела гораздо серьезнее, ибо, по Козлову, проблема смысла - это удел рабов и слуг, поточу что смыслу нужно служить. А также как он и ему подобные служить не обязаны, они живут счастливо и без смысла, я без служения. Вот такой софизм, предлагается читателям. Надо сказать, что софистика вообще является стилем и методом Козлова. Он так же, как и древнегреческие софисты, эклектичен и для утверждения своей значимости точно так же стремится обставить себя бездной прикрытий, тем самым став как бы неуязвимым ни для какой критики. В отличие от школьного урока в клубе по окончании игры на вопрос о том, как бы он поступил в этой ситуации вынужден отвечать автор. И здесь звучит то, о чем вряд ли не знала Л. Е. Стародубцева, но о чем она, видимо, умолчала при проведении урока. “Жизнь - это Сильный. Христианство за Слабого - и поэтому против Жизни... Христианство провозгласило жертвенность - и предало Сильного” (стр. 91). В этой теме Козлов, конечно же, прибегает к помощи Ницше, но развивает он ее несколько иначе. “Вот в лесу, например, нет христианства, и поэтому в лесу инвалид либо погибает, либо, если он в своем инвалидстве не задеревенел, перестает ныть и начинает выживать. И побеждать (там же). Козлов настаивает, что выжить должны сильные, и акцентирует - “сильные в первую очередь душой и духом”. Но кто такие эти сильные духом? Ответ на этот вопрос необыкновенно прост - такие, как он сам. Он понимает уязвимость идеи самовозвеличивания и мессионизма и поэтому старается обезопасить себя и с этой стороны, заявляя буквально следующее: “Я не просветленный. Я лучше - я живой” (стр. 366). Он всех любит и всем рад, все приемлет и даже искренне уважает религию, но предпочитает заботиться о человечестве своими собственными методами. Однако, в конечном счете, забота о человечестве ничем не выше игры в фантики, лишь бы было весело. Здесь очень кстати вспомнить школьному учителю замысел Великого инквизитора, гениально провиденный Достоевским.

Чтобы серьезней понять суть психологической практики Козлова, следует обратить внимание на тираду из другой его книги: “Да, до какого-то срока я тоже верил, что угрызения, Совести и переживание Вины есть неотъемлемое качество каждого духовно пробужденного человека. Эти мучители истово терзали мою душу, отмечая ударом каждое мое падение и царапая сердце за каждый мелкий промах. Спастись от них было невозможно, ибо чем человек порядочнее, тем больнее кусает (“угрызает”) его Совесть и терзает Вина. Сейчас этим гостям нет места в моей душе: их место заняли Разум, Любовь и Нравственность” (Н. Козлов. “Как относиться к себе и людям”, М., 1994, стр. 89). К этому нужно добавить лишь то, что Козлов предлагает любить прежде всего себя самого, а также то, что он часто употребляет слово “любовь” в том смысле, в каком оно подается в порнографических изданиях. И опять приходится заметить, что данная оценка нисколько не задевает автора, потому что “порнография” и другие слова из этого ряда придуманы для запугивания слабонервных, а он не из таких.