Заключение главного специалиста Департамента образования города Москвы, старшего научного сотрудника Института содержания и методов обучения Российской академии образования А.Ю. Соловьева от 22 мая 2005 г. о профессиональной деятельности К.А. Чернеги в сфере образования

 

Ксения (Оксана) Александровна Чернега, кандидат юридических наук, выступает по юридическим вопросам от имени Русской Православной Церкви. В публичных выступлениях и в некоторых публикациях она называет себя также юристом Московской Патриархии (23, 24). Ранее в других публикациях и документах она представлялась как юрист Отдела религиозного образования и катехизации при Священном синоде Русской Православной Церкви (20) и как юрист Координационного совета по взаимодействию Министерства образования и Русской Православной Церкви (27). В этой роли К.А. Чернега выступает уже довольно длительное время, причем специализируется она (самопозиционирует себя), в основном, на вопросах правового регулирования взаимодействия Русской Православной Церкви с государством в области образования в целом и религиозного образования в частности, в том числе изучения православной культуры в государственной и муниципальной школе.

Изучение ее деятельности в течение последних 5-7 лет, проведенное по собственным работам К.А. Чернеги и документам, в том числе заключениям юристов (18, 19), дает основания для вывода о том, что она не способствовала и не способствует развитию взаимодействия Русской Православной Церкви с государством в сфере образования. Более того, в отдельных случаях деятельность К.А. Чернега тормозила и продолжает тормозить развитие религиозного православного образования в новых условиях, дезориентирует граждан в отношении возможностей реализации их прав в области образования.

Последний вывод особенно относится к практике изучения истории и культуры Православия в государственных и муниципальных образовательных учреждениях. А это – те практика и область, которые наиболее значимы для восстановления потенциала Русской Православной Церкви в нашей стране после периода гонений и государственного атеизма, для возрождения и сохранения ценностей православной культуры, православного мировоззрения и уклада жизни в новых поколениях нашего народа.

В современных условиях переходного периода, когда в общественном сознании и сфере государственного управления, в гуманитарных науках, в том числе в правоведении, активно идут процессы переосмысления представлений и понятий о религии и Церкви, доставшихся нам от периода идеологического атеистического государства. В этих условиях юрист Русской Православной Церкви должен не просто уметь правильно процитировать ту или иную норму закона. Он должен уметь эффективно, аргументированно утверждать права церковной части общества, опираясь на понимание сути регулируемых этими нормами социальных явлений, действовать со знанием действительной истории государственно-церковных отношений в области образования в прошлом, свободно ориентироваться в современной системе образования.

Ниже приведены аргументы, которыми обосновывается сделанное заключение о профессиональной некомпетентности К.А. Чернеги в качестве специалиста в области образовательного права, практики религиозного образования, правовых оснований преподавания знаний о религии в государственных и муниципальных образовательных учреждениях.

Рассмотрим один из первых подготовленных ею юридических комментариев под названием «Православное образование в государственных и муниципальных образовательных учреждениях», изданный под грифом Синодального Отдела религиозного образования и катехизации Московского Патриархата в 2000 году (издательская серия «Православное образование в нормативных актах и документах») (4). Этот материал является не просто авторской публикацией К.А. Чернеги, к которой читатель может относиться как к ее личному частному мнению. Гриф, под которым издан этот материал, означает, что он является официальным материалом Русской Православной Церкви. Анализ данного материала позволяет выявить в нем множество неточностей и ошибок, неверных позиций принципиального характера, наносящих ущерб интересам православной части российского общества, искусственно ограничивающих права этой части общества на обучение и воспитание детей в соответствии с ценностями и традициями Православия. С другой стороны, эти неверные, наносящие ущерб интересам Церкви и православных христиан позиции и положения воспринимаются всеми россиянами, в том числе государственными чиновниками на разных уровнях управления, в качестве позиции Русской Православной Церкви.

Отметим, что эти же неточности и ошибки настойчиво повторяются К.А. Чернегой практически во всех последующих публикациях и юридических комментариях, которые делаются ею от имени Русской Православной Церкви, несмотря на неоднократные указания ей на эти ошибки и неточности другими специалистами.

К.А. Чернега не владеет основными понятиями, необходимыми для грамотного правового обеспечения интересов Русской Православной Церкви в области образования, а значит, и интересов всего православного населения Российской Федерации в области образования. Прежде всего, она не понимает того, что такое светское государство и, соответственно, светский характер образования в государственной школе. Это непонимание является причиной дальнейших искажений в трактовке ею других понятий, таких как «религиозное образование», «религиоведческое образование». Такая безграмотность является недопустимой для юриста, представляющего Русскую Православную Церковь, и наносит существенный ущерб интересам Церкви и православных людей в нашей стране. В результате получается, что Русская Православная Церковь как бы сама себя ставит в заведомо проигрышное положение, православные люди сами отказываются от реализации тех прав в области образования, которыми свободно пользуются в настоящее время последователи других религий в нашей стране.

В трактовке указанных основных понятий К.А. Чернега продолжает фактически руководствоваться представлениями и трактовками, характерными для периода государственного атеизма, государственного гонения на Церковь, когда светскости придавалась антирелигиозная или внерелигиозная трактовка. Светскость понималась тогда как мировоззренческая и культурная антитеза, противоположность религиозности. Соответственно все образование в Российской Империи обозначалось идеологами атеизма как религиозное, конфессиональное, «поповское». И само дореволюционное Российское государство, конечно, не считалось коммунистами «светским». Хотя на самом деле оно было даже более светским, чем многие другие государства, поскольку принцип светскости – разделение полномочий и функций государства и Церкви (религиозной организации) был в нем смещен в пользу как раз государства, а не Церкви. В современных, принципиально новых правовых условиях, нет никакой необходимости руководствоваться такими искаженными, идеологизированными понятиями и представлениями.

В самом начале юридического комментария «Православное образование в государственных и муниципальных образовательных учреждениях» К.А. Чернега демонстрирует незнание практики государственно-церковных отношений в области образования, существовавшей в дореволюционной России.

Вот как неверные утверждения К.А. Чернеги комментируются доктором педагогических наук М.Н. Костиковой:

«В плену стереотипа о несветском характере дореволюционного образования, как показывает анализ, находятся многие исследования последнего десятилетия, в которых изучалось развитие образования в XIX веке в тех или иных регионах России, а также работы, посвященные конкретным типам учебных заведений. Как правило, в этих работах не подвергается сомнению сложившееся в советский период представление, что до 1917 года осуществлялось всеобщее религиозное образование, что в школах преподавалось православие как государственная религия, что школы на территории Российской Империи в основном имели религиозный или конфессиональный характер, что в образовательных учреждениях XIX века существовала дискриминация по вероисповедному признаку.

Необоснованное наделение дореволюционной школы признаком конфессиональности отмечается также и в публикациях церковных авторов. Так, в работе К.А. Чернеги «Православное образование в государственных и муниципальных образовательных учреждениях» утверждается, что «в конце XVIII – начале XIX века обучение детей российских подданных было возложено на приходских священников и членов причта, в обязанности которых, помимо совершения богослужений и церковных треб, входило также создание церковно-приходских школ и преподавание в них не только вероучительных, но и иных предметов, прежде всего чистописания» (Чернега К.А. Православное образование в государственных и муниципальных образовательных учреждениях // Православное образование в нормативных правовых актах и документах. – М., 2000. – С. 14). Данное утверждение, с одной стороны, не соответствует исторической истине, а с другой стороны, выпукло демонстрирует укорененность в современном сознании стереотипов, созданных советской атеистической пропагандой.

В указанный автором исторический период священно- и церковнослужители, напротив, не имели права занимать должность учителя без увольнения из духовного звания. Обучение религии в приходских школах являлось компетенцией учителя, преподававшего и остальные предметы учебного курса» (20, с. 11).

Мы процитировали работу известного ученого, доктора педагогических наук, профессора, консультанта Министерства образования и науки Российской Федерации М.Н. Костиковой. Она является автором диссертации именно по обсуждаемой проблеме и многих других научных трудов по вопросам изучения религии в системе образования России и зарубежных стран. Действительно, в одном из своих материалов К.А. Чернега ссылается на книгу М.Н. Костиковой, посвященную практике изучения религии в государственной школе Германии (14). Тем не менее, К.А. Чернега продолжает повторять те же неверные позиции в своих последующих публикациях, не обращая внимания на содержание вышедшей в 2001 году работы М.Н. Костиковой с четкой оценкой неправильности ее позиции, выражаемой от имени Русской Православной Церкви.

Рассмотрим далее, какие выводы и рекомендации дает К.А. Чернега в разбираемой нами работе, каковы последствия ее выводов и рекомендаций.

В разделе II (первом содержательном разделе) под названием «Понятие и нормативно-правовая база религиозного образования в России» работы «Православное образование в государственных и муниципальных образовательных учреждениях» (4) К.А. Чернега утверждает, что:

«Исходя из анализа действующих законов и иных нормативных правовых актов можно утверждать, что на сегодняшний день отделение государственной школы от Церкви выражается в следующем:

1. Государственная система образования носит светский характер (ст. 2 Закона Российской Федерации «Об образовании»). Религиозное образование в государственной школе допускается исключительно в следующих формах:

а) преподавание религиоведческих, религиофилософских и религиопознавательных дисциплин в рамках дополнительной  образовательной программы (Письмо Министерства образования Российской Федерации «О светском характер образования в государственных образовательных учреждениях Российской Федерации» № 47/20-11п от 19.03.93);

б) преподавание этноконфессиональных курсов в государственных школах с этнокультурным (национальным) компонентом образования в г. Москве (Положение об образовательной школе с этнокультурным (национальным) компонентом образования в г. Москве от 19.11.97 № 65);

в) обучение религии во внеучебное время в рамках факультатива (п. 4 ст. 5 Закона «О свободе совести»).

2. В государственных и муниципальных образовательных учреждениях запрещается создание и деятельность религиозных организаций (п. 5 ст. 1 Закона «Об образовании»). В связи с этим государственные и муниципальные образовательные учреждения не входят в перечень тех организаций, на территории которых допускается совершение религиозных обрядов и церемоний (п. 3 ст. 16 Закона «О свободе совести») (4, с. 4).

И на основании этих утверждений К.А. Чернега делает вывод-разъяснение:

«Таким образом, в условиях действия принципа отделения государственной школы от Церкви распространение православного вероучения в государственных учебных заведениях возможно лишь в форме религиозного образования, о котором и пойдет речь в настоящем комментарии» (4, с. 4).

Ниже в «настоящем комментарии» К.А. Чернеги под этой якобы единственно возможной формой религиозного образования в «государственных учебных заведениях» подразумевается «обучение религии» в помещениях государственных и муниципальных образовательных учреждений, которое, на самом деле, никакого отношения к образовательной деятельности этих учреждений не имеет. Но об этом К.А. Чернега говорит только в конце своих рекомендаций, на с. 10: «обучение православию относится к разряду услуг, предоставляемых религиозной организацией, и не может рассматриваться в качестве услуги образовательного учреждения. …Занятия по религии, в том числе по православию, проходят вне рамок образовательной программы, во внеучебное время, на факультативной основе» (4, с. 10).

Но если так, то зачем было вводить читателей в заблуждение, рассказывая в разделе III «Формы религиозного образования в государственных и муниципальных образовательных учреждениях» (4, с. 6–11) о том, что не является никаким религиозным образованием, реализуемым государственными и муниципальными образовательными учреждениями?

Повторим: «обучение религии» в соответствии со статьей 5 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» – это религиозное образование, просто проводимое религиозной организацией в помещениях государственных и муниципальных образовательных учреждений, и к учебной деятельности этих самых образовательных учреждений никакого отношения не имеет.

Но вернемся к предыдущей цитате из рекомендаций К.А. Чернеги на с. 4.

Во-первых, в тексте содержится явное логическое противоречие. Вначале говорится о нескольких формах религиозного образования «в государственной школе», и перечисляются три формы. Но затем категорически утверждается нечто прямо противоположное: что «распространение православного вероучения» – то есть, вероятно, то самое православное религиозное образование детей, – возможно лишь в форме «обучения религии». На каком основании?  Из контекста можно сделать вывод: на том основании, что в государственных и муниципальных образовательных учреждениях запрещается создание и деятельность религиозных организаций и что в этих учреждениях не допускается совершение религиозных обрядов и церемоний. Но разве нельзя знакомить учащихся государственных и муниципальных образовательных учреждений с Православием, не совершая при этом религиозных обрядов и церемоний и не учреждая в школе православную общину?

На основании этих неверных представлений К.А. Чернега исключает, «запрещает» те формы изучения традиционной религии в государственной школе, которые уже существуют и реализуются в той или иной степени. И которые, отметим, развиваются по пути восстановления религиозного образования в государственной школе в форме систематического изучения истории и культуры соответствующей религиозной традиции.

Преподавателями такого религиозного культурологического курса могут быть учителя и преподаватели самих образовательных учреждений, как это практикуется почти во всех современных государствах. Но, естественно, они должны быть соответственно подготовлены, преподавать знания о религии они должны, в идеале, по учебникам и программам, в определенной мере согласованным с религиозной организацией. В этом, как правило, и заключается участие религиозной организации в изучении религии в светской – государственной и муниципальной (нецерковной)  – школе. А вовсе не в том, что преподавать религию должны только священники, да еще и совершать при этом в государственной школе религиозные обряды.

Вот таков первый результат работы церковного юриста: юрист Московской Патриархии запрещает изучать Православие в российской государственной школе, даже в тех формах, которые уже существуют и реализуются там, где для этого сложились необходимые условия.

Можно задать вопрос: так для кого пишется этот юридический комментарий? Для православных людей, в том числе для педагогов, или для атеистов и недоброжелателей Православия, в том числе в структурах органов власти, которые ищут возможности воспрепятствовать развитию православного образования? Получается, для вторых, чтобы им было удобнее бороться с первыми. Не случайно К.А. Чернега настаивает на существовании «принципа отделения государственной школы от Церкви» (см. цитату выше). Ни в каком документе нет такой лексической формулы, такой принцип остался в атеистическом прошлом – от Декрета 1918 г., отмененного Верховным Советом РСФСР в 1990 г.

Второе. Никакого анализа законов и нормативных правовых актов в данной цитате на самом деле нет, поскольку дается ссылка всего на один Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях». Письмо же Министерства образования не является приказом, нормативным правовым актом. Положение об общеобразовательной школе с этнокультурным (национальным) компонентом образования в г. Москве (приложение к постановлению Правительства Москвы № 653 от 19.08.1997) тоже не выполняет никаких общефедеральных нормативно-правовых функций. Отметим, что К.А. Чернега неправильно приводит номер данного документа – откуда-то взятый № 65 (4, с. 6), тогда как № 653 присвоен постановлению Правительства Москвы, а у самого положения нет номера. Неправильно приводит название данного документа – «Положение об образовательной школе…» (там же), т.е., вероятно, она его не видела, цитирует название «по памяти»; это также красноречиво говорит о ее профессиональной подготовке и культуре работы. Употребленное в названии этого документа, приведенном в (4), словосочетание «образовательная школа» просто абсурдно, не видеть этого может только человек, совершенно не знакомый с системой образования. Кроме того, упомянутое Положение не дает каких-то особых прав какой-то части государственных образовательных учреждений и обучающимся в них школьникам или их родителям (законным представителям), а только разъясняет особенности организации образовательного процесса в государственных общеобразовательных учреждениях особого вида – с этнокультурным (национальным) компонентом образования в г. Москве.

В частности, в разделе 3 «Этноконфессиональное содержание образования и духовно-нравственное воспитание» указанного Положения разъясняется, что этноконфессиональные учебные предметы по изучению религий, признанных культурообразующими в соответствующих национальных общностях и формирующими уклад жизни семьи, народа, государства, изучаются в объёме, определяемом высшим органом самоуправления в школе.[1] И в этом отношении данное региональное Положение не устанавливает новых правил и норм изучения религии в российской государственной школе, как это представляет К.А. Чернега. Оно не вводит никаких новых форм религиозного образования – т.е. изучения конкретной религии на соответствующей религиозной мировоззренческой основе и при участии соответствующих религиозных организаций. Все, что делается в московских государственных школах с этнокультурным компонентом образования, действующее законодательство позволяет делать и в любых других государственных и муниципальных школах, где существует образовательный запрос родителей или учащихся на такое образование. Никакое региональное Положение не может ограничить права граждан в области доступного общего образования или предоставлять им какие-то принципиально новые права в данной области, помимо тех, которые дает федеральное законодательство. Юрист, казалось бы, должен это хорошо знать.

Итак, К.А. Чернега собрала в случайном порядке закон и документы, связала их с формами религиозного образования (которые этими формами вовсе не исчерпываются), затем отмела две из трех «форм», которые, собственно, и относятся к учебно-воспитательной деятельности государственных и муниципальных образовательных учреждений, оставив только одну – которая к этой деятельности как раз и не относится. И эту последнюю форму назвала единственно допустимой в государственной школе?!

На следующей странице рекомендаций юриста, которые должны быть четкими и не допускать различных толкований, снова встречаемся с нарушением логики и текстом, явно не соответствующим жанру пособия. Вначале К.А. Чернега, после некоторых маловразумительных рассуждений о том, чем отличается религиозное образование от светского (рассуждения в таком пособии не нужны читателю), утверждает: «Действительно, законодатель по-прежнему исходит из четкого отделения религиозного образования от светского» (4, с. 5).

На каком основании делается это утверждение? Где дано это «четкое отделение»? Его не существует, и сама К.А. Чернега неоднократно в своих работах рассуждает о том, что действующее законодательство не содержит четкого определения принципа светского характера образования в государственной и муниципальной школе, который установлен в Законе РФ «Об образовании» в качестве одного из принципов государственной политики в области образования (статья 2). Например, в своей работе (5), в разделе «Проблемы правового регулирования образовательной деятельности с участием православных религиозных организаций и возможные пути их преодоления»: «Действующее законодательство не конкрети­зирует понятие светского характера образования в государственных и муниципальных образователь­ных учреждениях». Но далее как в анализируемых рекомендациях (4), так и в этом, более позднем по времени комментарии (5), она говорит, что в информационном письме Минобразования России от 1999 г. указано: «В последнее время предприняты попытки отойти от прежнего понимания термина «светскость»» и, в частности, «Министерство интерпретирует термин «светский» как «нецерковный», «гражданский» и не рассматривает его как синоним слов «атеистический», «антирелигиозный»» (4, с. 5).

Таким образом, кем-то делаются попытки уйти от идеологизированного понимания термина «светский», в котором светскости придается какое-то конкретное мировоззренческое отношение к религии. Это, кстати, помимо антирелигиозности, еще индифферентизм в отношении к религии, пресловутая формула светскости как безразличности к религии или атеизму. Эта последняя формула столь же идеологизирована, и именно она «исповедуется» самой К.А. Чернегой, как будто можно изучать религию, осваивать знания о религии, не формируя при этом отношения обучающихся к предмету изучения.

Итак, кто-то это «делает», а юрист Московского Патриархата это «делать» отказывается. Даже в Министерстве образования чиновники уже в 1999 г. пишут информационные письма с учетом этих «попыток», а К.А Чернега и в 2000 году, и в 2003 году ничего не желает знать и продолжает отстаивать, по сути, странную позицию, оказывая, тем самым, моральную поддержку атеистам и недоброжелателям Православия.

В своем комментарии от 2003 года (5), после того, когда уже вышло письмо Минобразования России с Примерным содержанием образования по учебному предмету «Православная культура», К.А. Чернега продолжает упорно «сопротивляться» процессу пересмотра «советских» пониманий светскости:

«Другая попытка определения «светскости» образования содержится в поясни­тельной записке к примерному содержанию обра­зования по учебному предмету «Православная культура» (Приложение к письму Министерства Образования РФ от 22.10.02 № 14-52-876 ин/16). Важно иметь в виду, что упомянутые документы - письма Минобразования (письма от 04.06.99 и от 22.10.02) - носят информативный характер, они не прошли государственную регистрацию в Мини­стерстве юстиции РФ и поэтому не являются нор­мативными правовыми актами» (5).

Именно потому, что понятие светского характера образования в государственной школе не раскрыто в законодательстве, специалисты этих ведомств и могут свободно трактовать (хотя и в рамках закона) это понятие в своих информационных материалах, что чрезвычайно важно для работников образования на местах, в регионах. И за такой профессионализм и грамотность надо было бы только поблагодарить авторов данных информационных писем. Оказывается, что они понимают в проблеме гораздо больше К.А. Чернеги и объективно способствуют утверждению правильного понимания светскости государства и государственной школы в педагогическом сообществе. 

Но почему эти «попытки» не поддерживаются юристом Московской Патриархи, которая, казалось бы, должна быть больше всех заинтересована в скорейшем возвращении понятию светскости государства и образования первоначального смысла? Светский –  гражданский, не церковный по формально-правовой принадлежности. Такая трактовка не позволяет «протаскивать» в светскую школу атеизм под видом «объективного», «научного» отношения к религии в светской школе, которое будут допущены формировать, естественно, только атеисты, «объективные» философы-религиоведы. Это и подлинно демократическая, и подлинно правовая трактовка, поскольку предполагает возможность изучать в светской – государственно-общественной школе любые мировоззрения, идеологии, существующие в обществе так, как это востребовано самим обществом, обучающимися и их родителями (для несовершеннолетних школьников). Только такая трактовка позволяет действительно обеспечивать разнообразие мировоззренческих подходов при получении образования в светской школе, что прямо требуется современным законодательством об образовании (п. 4 статьи 14 «Общие требования к содержанию образования» Закона РФ «Об образовании»).

Как юрист Русской Православной Церкви К.А. Чернега должна быть более всех заинтересована в возвращении в употребление именно этой трактовки светскости образования в государственной школе, правильной и полезной для Церкви, не только в информационные письма государственных ведомств, но и внесении соответствующих конкретизаций в законодательство. Но нет, К.А. Чернега стремится всячески обесценить указанные инициативы органов управления образованием. И это – принципиальная позиция, которую К.А. Чернега выражает и в своих конкретных предложениях по совершенствованию законодательства.

Так, формулируя поправки в Закон РФ «Об образовании», К.А. Чернега предлагает зафиксировать в нем не правильное понимание светскости образования как формально-юридического отношения образовательной деятельности не к Церкви (религиозным организациям), а к государству и обществу (светскость как государственно-общественное образование, реализуемое в соответствии с государственными образовательными стандартами), а все тот же вариант идеологизированного понимания светского характера образования в государственной и муниципальной школе. Приведем фрагмент из ее официальных предложений по изменению Закона РФ «Об образовании», которые, фактически, также делаются от имени Русской Православной Церкви (2):

 

Статья 2. Принципы государственной политики в области образования Государственная политика в области образования основывается на следующих принципах: 4) светский характер образования в государственных и муниципальных образовательных учреждениях;

Изменить редакцию п. 4):   4) светский (не преследующий цели формирования религиозного или атеистического мировоззрения) характер образования в государственных и муниципальных образовательных учреждениях;

 

Опять К.А. Чернега пишет невесть что. Но характерно, что этот же абсурд писал в своем министерском информационном письме А.Г. Асмолов, сетуя в нем, что «преподавание религиоведческих дисциплин в государственной системе образования в последнее время все чаще стало преследовать цели формирования того или иного отношения к религии…» (4, с. 35). Что, по его мнению, противоречит светскому характеру образования. И это процитированное асмоловское информационное письмо № 230/35-15 от 15.05.1997 г. (так же приведенное в материале К.А. Чернеги), не имеющее никакой нормативной юридической силы и не содержащее никакой информации о православном образовании в государственных и муниципальных образовательных учреждениях, К.А. Чернега зачем-то распространяет в числе приложений к своему юридическому комментарию о православном образовании. Никак иначе как рекламой А.Г. Асмолова и пропагандой его взглядов это назвать нельзя.

Сама формулировка светского характера образования как некоего отрицательного качества – «не преследующий цели…» – ущербна. Раскрытие понятия должно быть положительным, выражать характеристические свойства объекта. Да и вдумывалась ли К.А. Чернега в эту формулировку? А.Г. Асмолов, может быть, вдумывался и потому в свою бытность в Министерстве образования искусственно и противоправно ограничивал, сдерживал развитие православного образования в российской школе, рассылая информационные письма с такими формулировками. А вот о чем думала К.А. Чернега, дублируя эти асмоловские идеи в качестве законодательных предложений Русской Православной Церкви, предлагая придать им силу закона, – остается загадкой. Неужели она имела в виду исключить из содержания светского образования все знания о религии? Или запретить школьникам «формировать религиозное мировоззрение» при освоении знаний о религии в курсах истории, литературы, обществоведения, изобразительного искусства или музыки. Не говоря уже о курсах религиоведения или курсах православной культуры (культуры ислама, иудаизма и т.д.), которые преподаются в тысячах российских школ. Как можно это сделать и зачем это нужно?

Да, по действующему законодательству, в том числе Конституции РФ, в государственной школе не может быть одного, обязательного для всех мировоззрения (религии или нерелигиозной идеологии). Но как можно говорить о преподавании гуманитарных знаний, в том числе непосредственно знаний о религии без того, чтобы школьники не формировали свое отношение к изучаемым предметам, в том числе к религии? Формировали свободно, без насилия и принуждения, знакомясь с разными подходами к религии в целом, к различным религиям, да и к тому же атеизму, и свободно вырабатывая свое личное отношение ко всему этому.

Приведем еще один пример юридической безграмотности К.А. Чернеги. В конце II раздела анализируемых рекомендаций (4) она утверждает, что:

«Помимо закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» религиозное образование в Российской Федерации регламентируется следующими нормативными и внутрицерковными актами:

- Положение «О церковно-приходских воскресных школах», утв. Указом Патриарха Московского и всея Руси Алексия II от 7.07.99. №3786

- Положение «О православных образовательных учреждениях основного общего и дополнительного образования», утв. Советом директоров православных образовательных учреждений основного общего и дополнительного образования при Отделе религиозного образования и катехизации Московского Патриархата

- Положение об образовательной школе с этнокультурным (национальным) компонентом образования в г. Москве № 65, утв. Постановлением Правительства Москвы №653 от 19.08.97.

- Информационные письма Министерства образования РФ от 19.03.93.; 15.05.95.; 04.06.99.

- Рекомендации «О порядке организации обучения Православию учащихся государственных и муниципальных образовательных учреждений», утв. Письмом Патриарха Московского и всея Руси Алексия II от 9.12.99. №5925;

- Положение о епархиальном отделе религиозного образования и катехизации Московского Патриархата» (4, с. 6).

Опять в одну кучу свалены совершенно разные документы, которые ни в целом, ни каждое в отдельности не регламентируют исчерпывающе религиозное образование в Российской Федерации. Но самое главное, что многие из этих документов являются внутрицерковными и потому никоим образом не могут регламентировать религиозное образование в Российской Федерации. В отношении внутрицерковных документов речь может идти о регулировании православного религиозного образования, прежде всего, в церковной системе образования, но вспомним, что анализируемый документ называется – «Православное образование в государственных и муниципальных образовательных учреждениях». Церковные рекомендации «О порядке…» также не являются регулирующим документом, это просто рекомендации. Письма Министерства образования так же ничего не регламентируют в юридическом отношении, не являются нормативными правовыми актами, о чем юрист К.А. Чернега, похоже, узнала только в 2003 году (см. выше цитату из источника 5).

Здесь же опять Положение об общеобразовательной школе с этнокультурным (национальным) компонентом образования в г. Москве (как документ, регулирующий религиозное образование в Российской Федерации!?), в ссылке на которое в данном случае правильно указана дата его выхода, но сохранилась пресловутая «образовательная школа». Неужели нельзя выверить название документа, которое приводится два раза с разными ошибками на соседних страницах юридического комментария? Такая «неряшливость» тоже никак не вяжется с образом грамотного юриста.

Завершает свои комментарии в данном разделе К.А. Чернега неутешительным выводом: «Следует подчеркнуть, что реализация приведенных нормативных актов и внутрицерковных документов на практике бывает часто затруднена» (4, с. 6). Почему «затруднена»? Нет никаких комментариев. Перечислены совершенно разные документы и материалы, относящиеся к разным сферам компетенции – Церкви, федерального центра, региона. Что не устраивает в их реализации К.А. Чернегу – не ясно.

Из других абсурдных мест в данном разделе отметим сюжет, который непосредственно предшествует процитированному выше перечню. Здесь также содержится голословное утверждение, которое никак не раскрывается: «Закон «Об образовании» содержит целый ряд запретов на религиозное образование в государственных школах, которые не согласуются с положениями закона «О свободе совести». В результате нестыковки двух упомянутых законов на практике возникают конфликтные ситуации» (4, с. 5).

Для работника образования было бы интересно услышать от церковного юриста подробный и четкий перечень этих якобы существующих «запретов», анализ «нестыковок». Но ничего этого нет в комментарии К.А Чернеги по одной простой причине – ничего подобного нет в Законе «Об образовании».

Не давая никаких перечней «запретов», далее К.А. Чернега пытается продемонстрировать эти «нестыковки», рассказывая о какой-то «дискуссии», которая развернулась на секции VII Международных Рождественских образовательных чтений, конференции «Церковь и право». Отметим абсурдность самого факта наличия в юридическом комментарии описаний каких-то дискуссий – зачем это читателю, взявшему в руки юридический материал, из которого он хочет узнать что-то определенное? Но и в качестве показательного примера, иллюстрации приведенный К.А. Чернегой «спор» столь же абсурден и ничего не разъясняет, а только запутывает читателя. Она пишет: «Приглашенный на конференцию юрист одного из учебных округов г. Москвы отрицал саму возможность религиозного образования в государственной школе… ссылался на ст. 1–2 Закона «Об образовании», содержащие запрет на деятельность религиозных организаций в государственных и муниципальных образовательных  учреждениях. Участники конференции, пытаясь переубедить авторитетного гостя, подчеркивали важность ст. 5 Закона «О свободе совести», допускающей обучение религии учащихся государственных и муниципальных школ… Развернувшаяся на конференции дискуссия…» (4, с. 5–6). 

 Эту «дискуссию» можно было бы назвать спором слепого с глухим, поскольку ее участники говорили о разных вещах. Анонимный «авторитетный гость» говорил о запрете деятельности религиозных организаций в государственных и муниципальных образовательных  учреждениях, что не имеет никакого отношения к изучению в тех же учреждениях православной культуры. Возможно, «гость» так отреагировал на выступления К.А. Чернеги, которая, как мы помним, представляет себе православное религиозное образование в государственной школе (и в прошлом, и в настоящем) только как обучение детей религии священниками. В свободное от основной работы время, с параллельным проведением ими в школе еще и религиозных обрядов и церемоний. «Участники конференции», возражая «гостю», говорили об обучении религии в помещениях государственных и муниципальных образовательных учреждений, что также не имеет никакого отношения к учебно-воспитательной деятельности этих учреждений, о чем уже сказано выше.

И, похоже, никто не говорил об изучении Православия в государственных и муниципальных общеобразовательных учреждениях в рамках образовательной программы или об изучении православной христианской теологии в высшей школе, в системе профессионального образования. То есть о тех формах православного религиозного образования, которые и допустимы действующим законодательством (но недостаточно регламентированы, не прописаны в законодательстве, над чем как раз и должны работать церковные юристы), и развиваются в нашей стране, но нуждаются в квалифицированной поддержке общественности, Церкви и грамотных юристов.

Если эту секцию проводила К.А. Чернега, то нулевой результат такой «дискуссии» был гарантирован заранее.

Далее в своих юридических рекомендациях К.А. Чернега в разделе III «Формы религиозного образования в государственных и муниципальных образовательных учреждениях» пространно, как уже отмечено выше, объясняет, как нужно организовывать обучение религии в помещениях этих учреждений: за рамками их образовательных программ, вне учебного расписания, за счет родителей, представителями религиозной организации. Ни о каких «формах» в множественном числе тут уже речи не идет.

В соответствии с пунктом 4 статьи 5 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», по просьбе родителей или лиц, их заменяющих, с согласия детей, обучающихся в государственных и муниципальных образовательных учреждениях, администрация указанных учреждений по согласованию с соответствующим органом местного самоуправления может предоставлять религиозной организации возможность обучать детей религии вне рамок образовательной программы. Если, конечно, где-то есть потребность и возможность реализации такой практики. Хотя такие курсы катехизации лучше проводить при храмах, и большинство приходов так и поступают. Не обременяя себя многочисленными согласованиями, которые необходимы для организации обучения религии в помещениях государственных школ, да и для детей полезнее проводить занятия в стенах храма, а не в школьных аудиториях. Последнее целесообразно только для приходов, не имеющих хотя бы одного нормального помещения, восстанавливающих разрушенный храм и т.п. Но и в этих пространных комментариях также содержится масса ошибок, неточностей, запутывающих читателя.

Вначале К.А. Чернега зачем-то рассказывает читателям о нормах закона «О свободе вероисповеданий», который в настоящее время «утратил свою силу» (4, с. 6). Зачем? Далее она говорит о двух информационных письмах Минобразования России, которые были подготовлены в соответствии с этим, утратившим силу законом (в 1997 г. принят действующий и по сей день Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях») и делает такое умозаключение:

«Таким образом в настоящее время сложилась парадоксальная ситуация, когда информационные письма Министерства образования, не имея под собой законной основы, сохраняют юридическую силу и значение. Краткий анализ содержания данных писем содержится в разделе IV настоящего комментария. Есть надежда, что в ближайшее время Министерство образования разработает новые документы по вопросам преподавания религиоведческих дисциплин» (4, с. 7).

И здесь, что ни слово – то абсурд. «Парадоксальная ситуация» существует в голове К.А. Чернеги. Напомним, что «открытие» о том, что письмо государственного ведомства, информационное или информационно-методическое, в отличие от приказа того же ведомства, не имеет юридической силы, поскольку не содержит правовых норм или их комментария и потому не проходит юридической экспертизы в Министерстве юстиции – это «открытие» кандидат юридических наук К.А. Чернега сделала для себя только в 2003 году. В 2000 году она об этом еще не знала. Но даже если не знала, то какая «юридическая сила» может быть у материала, основанного на положениях уже как 3 года утратившего силу закона? И какая нормативная юридическая сила может быть у информационного письма? И тогда зачем проводить «краткий анализ содержания данных писем… в разделе IV настоящего комментария»?

Далее в тексте раздела возникает еще ряд «парадоксальных ситуаций», порожденных «парадоксальным мышлением» К.А. Чернеги.

Так, основываясь на том, что в п. 4 ст. 5 Закона «О свободе совести и о религиозных организациях» говорится о детях, К.А. Чернега  утверждает, что:

«Как видим, согласно закону, обучать религии, в частности православию, можно лишь несовершеннолетних учащихся государственных и муниципальных учебных заведений. В связи с этим факультатив по Закону Божию или иным православным вероучительным предметам недопустим для совершеннолетних лиц, в том числе… студентов» (4, с. 7).

Но ведь нормы законов нельзя трактовать столь сужено – по принципу «что не разрешено, то запрещено». Ведь их надо трактовать демократически – «что прямо не запрещено, то разрешено». И об этом К.А. Чернега, вроде бы, знает уже в 2000 году, но это будет чуть ниже, а пока она этого как бы не знает. А государственные чиновники это знают, и потому, как фиксирует тут же К.А. Чернега, «согласно Информационному письму обучение православию может быть организовано в государственных и муниципальных образовательных учреждениях общего, начального, среднего и высшего профессионального образования» (4, с. 7), т.е. и для «студентов».

Получается, что К.А. Чернега просто не замечает, как в соседних абзацах она пишет взаимоисключающие вещи. И как все это должен понимать читатель? И далее доказывает, что обучать религии детей, оказывается, можно еще и в детских садах, которые не упомянуты в Информационном письме. Почему? Потому, что «ни в Законе…, ни в Информационном письме не содержится запрета на обучение религии воспитанников государственных (муниципальных) дошкольных образовательных учреждений, такое обучение возможно» (4, с. 7–8).

Так все-таки можно или нельзя? Ведь по закону-то, якобы, «недопустимо», и закон имеет юридическую силу, а ведомственные письма – нет.

Здесь надо обратить внимание и на выражение «факультатив по Закону Божию…» в приведенной выше цитате. На самом деле никакого «факультатива» в п. 4 ст. 5 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях»[2] нет. Факультатив существует как форма занятия по выбору обучающихся в рамках образовательной программы учреждения, только ее вариативной части (не основной), не обязательной для всех обучающих. В законе сказано «с согласия детей», а выражение «вне рамок образовательной программы» однозначно свидетельствует о том, что ни о каком собственно школьном факультативе речи не идет. Такой же смысл носит и выражение «на факультативной основе» (4, с. 10), и К.А. Чернега должна была сама понять и разъяснить читателю, что и это выражение не имеет отношения к факультативу как части образовательной программы школы.

В завершение основной части своих рекомендаций К.А. Чернега дает раздел «Религиоведение в государственной школе» (4, с. 11), в котором вновь откуда-то появляются новые «формы» религиозного образования. Самое замечательное, что на сей раз это вовсе не религиозное (зачастую – прямо антирелигиозное) образование.

«Религиозное образование в государственных и муниципальных образовательных учреждениях возможно не только в рамках факультатива, но также и в рамках дополнительной образовательной программы, включающей в себя религиоведческие, религиофилософские и религиопознавательные дисциплины. Основные требования к преподаванию этих дисциплин изложены в Информационном письме …

Согласно приведенным документам к разряду религиоведческих курсов относятся курсы «История религий», «Мировые религии», «Религиоведение» и другие курсы, опубликованные в научно-методических журналах и вестниках Министерства образования Российской Федерации (сноска: «В настоящее время Министерство образования Российской Федерации готовит новый государственный стандарт по религиоведению»)…

В настоящее время к числу документов государственного образца, подтверждающих наличие необходимого образовательного ценза для преподавания религиоведения, относится диплом о педагогическом образовании, выдаваемый выпускникам Свято-Тихоновского Богословского Института» (4, с. 11). 

Мы уже пояснили, что то, что К.А. Чернега называет факультативом (обучение религии), никаким факультативом, на самом деле, не является. Факультативами являются как раз эти самые курсы «в рамках дополнительной образовательной программы», которые она факультативами не называет. Но все дело в том, что все перечисленные курсы никакого отношения к православному образованию не имеют. Содержание этих курсов не проходило конфессиональной церковной экспертизы, и в них зачастую содержатся неприемлемые для православного человека вещи или просто безграмотные фрагменты – как в части изложения истории и культуры Православия, так и других религий. В качестве характерного примера того, что может содержаться в подобном религиоведческом учебном курсе, сошлемся на учебник «Религии мира»[3].

По ряду признаков можно сделать вывод о том, что К.А. Чернега вообще не понимает, что такое учебный курс в общеобразовательной школе и как организуется преподавание таких курсов в школах. Так, она пишет: «курсы, опубликованные в научно-методических журналах и вестниках», хотя в журналах и вестниках публикуются только программы учебных курсов, а собственно сам курс издается в виде учебного пособия для школьников.

Ее рассуждения о выпускниках Православного Свято-Тихоновского богословского института (ныне – Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет) беспредметны, поскольку никакого особого «необходимого образовательного ценза для преподавания религиоведения» или диплома для преподавания в средней школе религиоведческого факультатива не требуется.

Похоже, что К.А. Чернега здесь смешала преподавание религиоведческих учебных курсов как факультатива в средней общеобразовательной школе с изучением религиоведения как специальности высшего профессионального образования в вузе. Иначе тогда зачем она пишет в сноске (текст нами дан в скобках) о том, что «в настоящее время Министерство образования Российской Федерации готовит новый государственный стандарт по религиоведению»? Никакого государственного стандарта по религиоведению в средней школе нет. А государственный стандарт по направлению и специальности профессионального образования «Религиоведение» никакого отношения к обсуждаемому здесь вопросу изучения «религиоведческих, религиофилософских и религиопознавательных дисциплин» в средней школе не имеет. И уж тем более, все это не имеет никакого отношения к религиозному православному образованию.

Остается загадкой, почему К.А. Чернега не говорит здесь о том, о чем надо говорить, – о курсах православной культуры («Основы православной культуры», «Основы Православия», «Основы духовной культуры», региональные курсы православной культуры в Курской, Смоленской, Калининградской и других областях и т.п.). Такие курсы в 2000 г. уже были достаточно широко распространены в разных регионах России.   

Остается загадкой, почему в своих работах она не обосновывает значение дополнительного образования в рамках которого свободно развивается разнообразный опыт углубленного изучения православной культуры на добровольной основе, естественной для дополнительного образования. Дополнительное образование с каждый годом становится все более значимым для развития национально-религионального компонента образования и формирования воспитывающей образовательной среды.

Завершает юридические рекомендации К.А. Чернеги пакет приложений, в которых она опять собрала все, что имеет какое-то отношение к теме, часто – весьма отдаленное. Но, опять же, самое главное, что все ее детальные приложения (заявления, бланки и т.п.) для организации обучения религии не имеют никакого отношения к православному образованию в государственных и муниципальных образовательных учреждениях, как написано на титуле ее рекомендаций под грифом Московской Патриархии.

Выше было отмечено, что все эти положения, в том или ином виде, К.А. Чернега продолжает распространять и после 2000 года. Невзирая на неоднократные указания со стороны других церковных и светских специалистов на очевидный вред, который она приносит такими действиями интересам сотрудничества государства и Русской Православной Церкви в сфере образования.

Например, введение православной общественности и всех россиян в заблуждение относительно «уроков религии в государственной школе» продолжалось и в 2002 году. Так, комментарий К.А. Чернеги изданию «Русский предприниматель» в 2002 году так и называется: «Уроки религии в государственной школе. Что говорит по этому поводу российское законодательство» (11). Естественно, и здесь благодаря К.А. Чернеге «российское законодательство говорит» исключительно о том же обучении религии вне рамок школьной программы в помещениях государственных школ.

Здесь есть еще одна проблема. Патриарх Московский и всея Руси Алексий II неоднократно заявлял о необходимости приобретения всеми российскими школьниками основ знаний о Православии. Как это практикуется во всем мире, представители меньшинств обязаны иметь хотя бы некоторые познания о культуре большинства. Однако Патриарх нигде не говорил о том, чтобы полный курс религиозно-культурологического образования (курс углубленного изучения знаний о религиозной культуре) должен быть введен как обязательный для всех – в федеральный компонент базисного учебного плана. Последнее просто невозможно в силу того, что религиозно-культурологическое образование («Православная культура», «Культура иудаизма», «Культура ислама» и др.) является определенным погружением учащегося в культурную среду и не может быть общеобязательным для всех.

К.А. Чернега же приписывает Церкви несуществующие требования введения православного религиозного образования (как учебного курса) в основную часть общеобразовательной программы, т.е. в состав общеобязательных учебных дисциплин.

Например, выступая 24 апреля 2001 г. на «круглом столе» «Религиозное образование в России: проблемы и перспективы» в Государственной Думе РФ, как сообщается, К.А. Чернега заявила: «Русская Православная Церковь предлагает включить религиозные дисциплины в дополнительную и основную образовательную программы школ» (12).

Какие «религиозные дисциплины»? Что понимает К.А. Чернега под этим – Закон Божий? Когда и где это заявляла Русская Православная Церковь? Кто и когда заявлял, что Церковь предлагает включить «религиозные дисциплины» (Закон Божий?) в основную программу школ? Напротив, звучали заявления о том, что речь идет только о курсах по выбору, за рамками федерального компонента общего образования. Такие разъяснения неоднократно делало и Министерство образования, и Координационный совет Министерства образования Российской Федерации и Московской Патриархии Русской Православной Церкви.

Такие заявления К.А. Чернеги «льют воду на мельницу» тех провокаторов, которые обвиняют Церковь в стремлении сделать изучение Православия в современной российской средней школе общеобязательной дисциплиной, навязать всем россиянам изучение Православия как основной учебный предмет. Вот это в настоящее время действительно невозможно и в социокультурном, и в юридическом отношениях. И такие заявления нельзя назвать иначе как провокационными, наносящими ущерб интересам Церкви, вредящими развитию практики добровольного изучения школьниками истории и культуры Православия в рамках вариативной части общеобразовательной программы (за счет часов национально-регионального и школьного компонентов учебного плана). Дай Бог, чтобы эта практика вошла во все российские школы, чтобы основы православной культуры стали доступны для всех желающих изучать их российских школьников.

Таким образом, показано, что К.А. Чернега и в 2000 году, и в последующих своих публикациях фактически запрещает, замалчивает, не говорит ничего определенного об изучении православной культуры в государственных и муниципальных общеобразовательных учреждениях. А если и говорит, как в процитированных выше выступлениях, то безграмотно, фактически подыгрывая клеветникам и недоброжелателям развития этой педагогической практики, в рамках которой ныне тысячи детей приобщаются к ценностям православной культуры в российской светской школе.

Основываясь на атеизированном понимании светскости государства и светского характера образования, К.А. Чернега искусственно сужает понятие «религиозное образование» только до той формы, которая обозначена в статье 5 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях». Она утверждает, что только такое религиозное образование имеет законное право на существование в российской светской школе. Таким образом, искусственно загоняет Русскую Православную Церковь «в угол», саботируя усилия российской педагогической общественности, обесценивая труд тысяч учителей по всей России, преподающих различные курсы православной культуры и нуждающихся в моральной и юридической поддержке Церкви, церковных специалистов.

В полном соответствии с такой странной позицией в отношении изучения Православия в средней школе действует К.А. Чернега и в отношении изучения истории и культуры Православия в высшей школе, в системе профессионального образования по специальности «Теология».

К.А. Чернега – официальный юрист Русской Православной Церкви – не только не сделала ровным счетом ничего для появления такой специальности религиозного образования в нашей стране в новых социальных условиях, но, более того, в 2001 году, в разгар общественных дискуссий о возможности изучения в российской государственной высшей школе религии в форме теологии, а не только философского религиоведения, появляются следующие юридические комментарии К.А. Чернеги:

«Светский характер государства препятствует преподаванию богословия в вузах. НТВ – Новости. Дата выпуска: 29.01.2001.

Положение Конституции РФ о светском характере государства и равенстве религиозных объединений перед законом является препятствием в принятии госстандарта по специальности "теология". Об этом заявила юрист Отдела религиозного образования и катехизации Московского Патриархата Ксения Чернега, передает агентство "Благовест-инфо". Министерство образования РФ поддерживает принятие такого стандарта, сообщила Чернега. Проект был разработан Свято-Тихоновским православным богословским институтом, и Комитет по связям с религиозными организациями при Правительстве РФ направил его в Минюст. Там было дано заключение на этот проект, которое, по мнению юриста, носит "не отрицательный", но и "не положительный" характер.

Возможность религиозного образования в государственных школах появилась благодаря письму Министерства образования РФ от 4 июля 1999 года "О предоставлении религиозным организациям возможности обучать детей религии вне рамок образовательных программ в помещениях государственных и муниципальных образовательных учреждений".

В настоящее время православное образование в государственных школах осуществляется в 3-х формах: обучение религии (за рамками основной и дополнительной программ), этно-конфессиональные курсы в национальных школах с этнокультурным компонентом и изучение предмета "Основы православной культуры" в рамках дополнительной программы общеобразовательной школы. В некоторых регионах (подмосковном Ногинске и Курской области) преподавание "Основ" осуществляется за счет государственного финансирования. По мнению Ксении Чернеги, двойная суть этого предмета (культурологическая и конфессиональная) позволяет использовать его для преподавания православного вероучения» (15, 16).

Отметим, что здесь уже К.А. Чернега говорит о трех формах православного образования, тогда как несколькими месяцами раньше – в 2000 году – она «находила» только одну допустимую форму – обучение религии. Но самое главное здесь уже не в этом – комментарий ведь посвящен изучению теологии в высшей школе (зачем все эти многие словеса о православном образовании в средней школе – вообще не ясно). И вот по этому главному вопросу официальный юрист Московской Патриархии заявляет, что «положение Конституции РФ о светском характере государства и равенстве религиозных объединений перед законом является препятствием в принятии госстандарта по специальности "теология"».

Это как раз в то время, когда об этом же, о якобы противоречии светскому характеру образования в государственной школе преподавания теологии кричали все атеисты и недоброжелатели Православия. Оказывали давление на Правительство, шумели в прессе, требовали запрета на изучение теологии в государственных вузах, т.е. сохранения своей монополии на изучение религии в государственной школе исключительно на основе нерелигиозных мировоззренческих подходов. Основываясь, естественно, на своем, искаженном понимании светскости государства и светского характера государственного образования. И в этом хоре – голос официального юриста Московской Патриархии!

Возможно, К.А. Чернегу кто-то «подправил», возможно, она сама поняла, что воспрепятствовать введению теологии в государственные вузы будет невозможно. И вот уже примерно через полгода появляется другой документ – «Юридическое заключение по вопросу утверждения проекта государственного стандарта по специальности “Теология”» (17). В этом документе, подписанном вместе с К.А. Чернегой еще тремя юристами, в том числе юристом Отдела внешних церковных связей Русской Православной Церкви М.В. Ильичевым, приводится юридическое доказательство того, что теологическое образование в государственных вузах никоим образом не нарушает светский характер Российского государства и государственного образования. Из пространного юридического комментария, который мы не будем цитировать, но который в основных позициях согласуется с высказанными в нашем заключении положениями, следует вывод о том, что «преподавание теологии в государственных вузах не нарушает ст. 14 Конституции и других норм действующего законодательства» (17). То есть не противоречит конституционному принципу светскости государства и светскому характеру государственного образования.

Первым подписантом этого юридического заключения обозначена к.ю.н., юрист Отдела религиозного образования и катехизации Русской Православной Церкви Чернега К. А. (17). Что же, К.А. Чернега в данном заключении опровергала сама себя?

Видимо, такая кардинальная смена позиции К.А. Чернеги была обусловлена тем, что 12.03.2001 были утверждены государственные образовательные стандарты высшего профессионального образования по направлению «теология» (квалификации – бакалавр и магистр).

Итак, государственный стандарт по теологии принят и работает. Что делать официальному юристу Русской Православной Церкви? Приходится смириться. И в своей Аналитической записке от 2004 года (3) К.А. Чернега, как ни в чем не бывало, рапортует:

«В настоящее время усилиями Минобразования РФ рамки религиозного образования несколько расширены. В 2000 г. Приказом Министерства образования РФ от 2.03.00 №686 был утвержден государственный стандарт по специальности “Теология”[4], а в 2002 г. Минобразования России особым Письмом от 22.10.02 № 14-52-876 ин/16 проинформировало органы управления образованием субъектов Российской Федерации о возможности  преподавания учебного предмета “Православная культура” в рамках регионального (национально-регионального) компонента образования и компонента образовательного учреждения.

В СМИ широко обсуждалась  проблема включения в школьную программу учебного предмета “Православная культура”. Известна опубликованная в СМИ позиция бывшего заместителя руководителя аппарата Правительства РФ А. Волина, упрекнувшего Минобразования России в “средневековом мракобесии”. Однако, информируя регионы о возможности изучения в государственных школах православной культуры Минобразования России исходило из  п. X Рекомендации 1556 (2002) Парламентской Ассамблеи Совета Европы, согласно которому Ассамблея рекомендует государствам – членам “включить информацию об основных религиозных культурах в школьную программу”. Изучение православной культуры в государственных (муниципальных) образовательных учреждениях не нарушает принцип светского характера государственной (муниципальной) системы образования.

 Дело в том, что характерной особенностью образовательной программы по специальности “Теология” и примерного содержания предмета “Православная культура” является их светский характер. Так, в п. 1.2. Общей характеристики специальности “Теология” указано, что “образовательная программа по подготовке специалиста теологии носит светский характер”; в предисловии к Примерному содержанию образования по учебному предмету “Православная культура” говорится, что “изучение православной культуры в рамках Примерного содержания  является светским образованием, типом религиоведческого образования”».

Отметим, что и здесь К.А. Чернега «жнет, где не сеяла». Собственно, К.А. Чернега принципиально ничего не сеет. Она ровным счетом ничего не сделала для обеспечения или обоснования возможности преподавания в государственных и муниципальных учреждениях учебных курсов «Православная культура». Нет ничего проще проверить этот тезис – просто спросить у тех, кто и трудился на этой ниве последние годы, помогала ли им хоть как-то К.А. Чернега. Ответ будет однозначным – нет. Зато несколько лет назад, когда К.А. Чернега еще работала юристом Отдела религиозного образования и катехизации, руководитель указанного отдела игумен Иоанн Экономцев для чего-то обратился в Минюст с требованием разобраться с письмом Минобразования от 04.09.1999 «О предоставлении религиозным организациям возможности обучать детей религии вне рамок образовательных программ в помещениях государственных и муниципальных учреждений». Позднее К.А. Чернега подвергала жесткой критике и нападкам письма Минобразования, касавшиеся реализации в светской школе учебных курсов «Православная культура», а также Приказ Минобразования от 1 июля 2003 г. №2833 «О предоставлении государственными и муниципальными образовательными учреждениями религиозным организациям возможности обучать детей религии вне рамок образовательных программ». Однако сама К.А. Чернега ничего полезного для обеспечения и развития отношений между государством и Русской Православной Церковью в сфере образования не делает.

Понять и согласиться с тем, что изучение православной культуры в средней школе и изучение теологии в высшей школе никак не противоречат требованию светского характера государственного образования, главный юрист Московского Патриархата сумела только тогда, когда эти документы были приняты Министерством образования. А до этого она «в упор» не видела православного образования в рамках образовательной программы государственных и муниципальных общеобразовательных школ. А изучение теологии не считала возможным в качестве одного из направлений светского (государственно-общественного) образования. Пока не увидела письма Минобразования России по вопросу изучения православной культуры и не прочитала в п. 1.2 Общей характеристики специальности “Теология”: «Образовательная программа по подготовке специалиста теологии носит светский характер». Прочитала и поспешила ознакомить с этим общественность в своей Аналитической записке.

Впрочем, К.А. Чернега составляет свои новые документы и комментарии, как мы уже отметили, не отказываясь от своих прежних неверных и вредных взглядов, умудряясь каким-то непостижимым образом не видеть того, что именно эти неверные подходы делают ее позицию вредной. В этой же Аналитической записке она пишет:

«Важно  иметь  в виду, что упомянутое Письмо Минобразования РФ от 4.06.99. на сегодняшний день уже не действует, а  Письмо Минобразования РФ от 22.10.02 носит информативный характер, не прошло государственную регистрацию в Министерстве юстиции РФ и поэтому не является нормативным правовым актом. В этой связи особенно важно закрепить адекватную трактовку термина “светский характер образования” в действующих нормативных правовых актах.

Представляется, что светский характер образования в государственных и муниципальных образовательных учреждениях означает индифферентность государственной и муниципальной систем образования по отношению к религии. Светское образование не преследует цели формирования религиозного или атеистического мировоззрения» (3).

И православная культура, и православная теология, по мнению К.А. Чернеги, не преследуют цели формирования православного мировоззрения... Так что не все так просто.

Похоже, что К.А. Чернега и далее намерена «разбавлять» в своих комментариях фрагменты, заимствованные у грамотных специалистов или переписанные из уже принятых документов и материалов, касающихся православного образования, своими собственными. Не обращая внимания на то, что вторые полностью противоречат первым. Доводя до абсурда содержание своих выступлений и публикаций.

В комментарии, опубликованном в журнале «Русский дом» (№ 1 за 2003 г.), К.А. Чернега вновь вводит читателя в заблуждение: «В Москве на сегодняшний день более 100 этнокультурных школ и большая их часть представлена школами с еврейским, а также татарским, турецким и азербайджанским компонентом» (27).

На самом деле, образовательных учреждений (дошкольных и общеобразовательных), имеющих статус учреждений с этнокультурным компонентом, а также учреждений, в которых открыты культурно-образовательные центры (структурные подразделения дополнительного образования общеобразовательных учреждений), в Москве около 70, из них: около 25 школ и детских садов с русским этнокультурным компонентом, целый ряд учреждений – со славянским компонентом, пять школ и один детский сад – с еврейским этнокультурным компонентом, 2 – с турецким компонентом, 4 школы и 2 детских сада – с татарским компонентом, 2 школы – с азербайджанским компонентом.

К.А. Чернега же предлагает нам считать, что будто бы более половины от 100, то есть более пятидесяти учреждений являются с еврейским, татарским, турецким и азербайджанским компонентами, в определенной мере нагнетая истерию среди русских: «Так что упреки в лукавстве более уместны в адрес других конфессий» (27).

Почему К.А. Чернега делает вывод о «лукавстве конфессий» в целом по России, говоря об одной только государственной системе образования в городе Москве, к тому же недопустимо искажая реальные цифры? Такие выпады в адрес московской системы образования вряд ли корректны.

К.А. Чернега вновь уводит читателя в сторону, подменяя анализ возможностей религиозного образования рассуждениями об учреждениях с этнокультурным компонентом образования.

К.А. Чернега высказывает необоснованные претензии в адрес учреждений с этнокультурным компонентом образования: «Почему никто не упрекает этнокультурные школы в нарушении принципа светского характера государственной системы образования?». Нет никаких оснований для заявлений о том, что такие учреждения нарушают принцип светского характера образования в государственных и муниципальных образовательных учреждениях. К.А. Чернега ранее заявляла Положение об общеобразовательной школе с этнокультурным (национальным) компонентом образования в г. Москве в качестве одного из документов, регламентирующих религиозное образование, а здесь она говорит, что будто бы работающие в полном соответствии с этим Положением образовательные учреждения нарушают светский характер образования. Где же логика?

Еще один пассаж К.А. Чернеги, которая не видит разницы между православной культурой и православным религиоведением: «Хотелось бы подчеркнуть, что предлагаемое
Минобразования РФ примерное содержание учебного предмета "Православная культура" указывает на религиоведческий характер этого курса. И потому не следует отождествлять предмет "Православная культура" с Законом Божиим; этот предмет представляет собой православное религиоведение».

В действительности, в Приложении к письму Министерства образования Российской Федерации органам управления образованием субъектов Российской Федерации от 22.10.2002 №14-52-876ин/16 «Примерное содержание образования по учебному предмету “Православная культура”» говорится: «Изучение православной культуры в рамках настоящего Примерного содержания является светским образованием, типом религиоведческого образования конкретной этнокультурной, этноконфессиональной и цивилизационной направленности (православная культура русского народа и российского общества в целом, культура православных стран и народов в прошлом и в современности)».

Православное религиоведение, действительно, существует – в качестве учебного курса в образовательной программе православных духовных школ. Другого православного религиоведения нам не известно. А учебный курс «Православная культура» религиоведением не является.

Отметим также, что для К.А. Чернеги учебный курс и учебный предмет – одно и то же, что опять же свидетельствует о том, что она весьма слабо ориентируется в образовательной практике.

Все вышесказанное свидетельствует о том, что профессиональная деятельность К.А. Чернеги в области образования не способствует установлению конструктивных отношений между государством и Русской Православной Церковью в этой области.

 

Источники

1. Чернега К.А. Религиозное образование в государственной школе: особенности правового регулирования. – М., 2002. – 150 с.

2. Чернега К.А. Поправки в Закон РФ «Об образовании» к заседанию 21.12.2004.

3. Чернега К.А. Аналитическая записка от 12.2004.

4. Чернега К.А. Православное образование в государственных и муниципальных образовательных учреждениях / Православное образование в нормативных правовых актах и документах. Под грифами: Московский Патриархат. Отдел религиозного образования и катехизации. – М., 2000. – 35 с. (Материал официально раздавался на целом ряде мероприятий лично К.А. Чернегой.)

5. Чернега К.А. Правовые основы православного образования в государственной школе // Православное образование (Информационный вестник Отдела религиозного образования и катехизации МП РПЦ). – Декабрь 2003 г. – С. 28–39.

6. Чернега К.А. Правовые основы православного образования в государственной школе // Православное образование (Информационный вестник Отдела религиозного образования и катехизации МП РПЦ). – Январь-февраль 2004 г. – С. 38–51.

7. Чернега К.А. Епархиальный опыт формирования договорных отношений в сфере образования // Приход (Православный экономический вестник). – 2002. – № 6. – С. 9–18.

8. Чернега К.А. Правовой аспект религиозного образования в государственной средней школе // Приход (Православный экономический вестник). – 2002. – № 8. – С. 15–19.

9. Чернега К.А. Религиозное и религиоведческое образование в государственной школе. На вопросы отвечает юрист Координационного совета по взаимодействию Министерства образования РФ и Московской Патриархии, канд. юрид. наук К.А. Чернега // Приход. – 2003. – № 1. – С. 30–35.

10. Чернега К.А. Религиозное образование в государственной школе: особенности правового регулирования. – М., 2002. – 150 с.

11. Чернега К.А. Уроки религии в государственной школе. Что говорит по этому поводу российское законодательство // Русский предприниматель. – 15.07.2002. – № 5–6.

12. Информационное агентство «Благовест-инфо». – 24.04.2001.

13. Чернега К.А. Справка по проблемам совершенствования законодательства о деятельности религиозных организаций.

14. Правовые проблемы религиозного образования (автор: Чернега Оксана Александровна, к.ю.н., доцент Академии труда и социальных отношений, советник Центра образовательного законодательства Минобразования России). Материал подготовлен для Минобразования России и направлен Чепурных Е.Е.

15. Светский характер государства препятствует преподаванию богословия в вузах // НТВ – Новости. – 29.01.2001.

16. Светский характер государства препятствует преподаванию богословия в вузах // Благовест-инфо. – 29.01.2001.

17. Чернега К.А., Кайтмазова Б.В., Ильичев М.В., Павлова Л.О. Юридическое заключение по вопросу утверждения проекта государственного стандарта по специальности «Теология».

18. Рецензия доктора юридических наук, профессора М.Н. Кузнецова от 27 февраля 2002 г. на содержание книги Чернеги Ксении (Оксаны) Александровны «Религиозное образование в государственной школе: особенности правового регулирования» (Москва, 2002).

19. Заключение кандидата юридических наук И.В. Понкина по содержанию предложений К.А. Чернеги по внесению изменений и дополнений в Закон РФ «Об образовании», 21.12.2004.

20. Костикова М.Н. Обучение религии в российской системе образования XIX века. – Владивосток: Издательство Дальневосточного университета, 2001.

21. Состав Координационного Совета по взаимодействию Министерства образования Российской Федерации и Московской Патриархии Русской Православной Церкви / Приложение 2 к Приказу Минобразования России от 1 июля 1999 г. № 58.

22. Религиозное образование должно быть введено в систему государственного образования, считает ректор Свято-Тихоновского богословского института // Информационное агентство «Благовест-инфо». – 24.04.2001.

23. Вышел в свет очередной номер журнала «Православная беседа» // Сообщение Службы коммуникации ОВЦС МП для органов информации (http://www.russian-orthodox-church.org.ru/nr308275.htm). – 27.08.2003.

24. Хроника внешних связей. Новости Русской Православной Церкви // Сообщение Службы коммуникации ОВЦС МП для органов информации. – 29.04.2004.

25. В Москве прошли парламентские слушания на тему «Совершенствование законодательства о свободе совести и о религиозных организациях: практика применения, проблемы и пути решения». Новости Русской Православной Церкви // Сообщение Службы коммуникации ОВЦС МП для органов информации. – 27.05.2004.

26. Скандал на парламентских чтениях // http://radonezh.ru/analytic/articles/?ID=314.

27. Чернега К.А. Наш комментарий // Русский дом. – 2003. – № 1. – С. 50–51.

 

Главный специалист Департамента образования города Москвы,

старший научный сотрудник Института содержания и методов обучения

Российской академии образования

 

А.Ю. Соловьев